– Спасибо, – тихо сказала девушка. Она и правда была благодарна инспектору.

– Но я злился на вас. Очень злился. Когда Эбберлайн приказал запереть вас в камере, я не вмешался. Я подумал: «Так ей и надо». – Мейкпис потер ладонями лицо с многодневной щетиной. – Так что во всем этом есть и моя вина. Я позволил им закрыть вас в камере. Я позволил Эйрдейлу увести вас – хотя, клянусь, я не знал, что он вас ударил. Я тоже виновен в смерти Келли.

Кит посмотрела на свои руки, осмотрела ногти – не скопилась ли под ними грязь? – что угодно, лишь бы не смотреть на инспектора. Девушка была возмущена, хотя и понимала, что на самом деле у нее нет на это права – это было неважно. Она лгала всем, она рискнула жизнью другой женщины. Вина полностью на ней.

Внезапно Кит почувствовала усталость. Она не спала с тех пор, как обнаружила тело Келли, – просто лежала, глядя на потолок, дверь, стены, надеясь, что, несмотря на отсутствие у нее тайных сил, Мэри сможет явиться ей, чтобы Кит могла рассказать, что случилось, объяснить, что она не предала ее, не бросила во тьме.

– Полагаю, мистер Мейкпис, мне следует уйти в отставку.

Инспектор медленно кивнул, поднялся и замер в растерянности. Кит протянула ему руку. Мейкрис держал ее долгие секунды, будто не мог подобрать нужных слов. Кит проводила его до двери и открыла ее – на пороге стоял маленький китайский мальчик, как раз собиравшийся стучать. Его глаза при виде мужчины и женщины распахнулись, и Кит испугалась было, что он бросится бежать, но мальчик взял себя в руки.

Это был не тот, которого она искала, но Кит показалось, что она уже видела его раньше. Он вынул из кармана толстый серый конверт и отдал его девушке, после чего, не сказав ни слова, припустил прочь.

– Что это, мисс Касвелл? – спросил Мейкпис.

Кит улыбнулась, осторожно встряхнув конверт.

– Мистер Винь, аптекарь, присылает Луцию лечебные травы. Иногда он присылает лекарства и от головной боли матушки. Он очень добр.

Эдвин Мейкпис кивнул, надел шляпу и попрощался. Кит смотрела ему вслед, не торопясь закрывать дверь, чтобы не вызывать у инспектора подозрений, что что-то не так.

Вернувшись в гостиную, девушка открыла второй таинственный конверт – на этот раз она хотя бы знала, кто его послал. Внутри были письмо и ключ.

В письме, написанном ровным почерком мистера Виня на листе рисовой бумаги, говорилось о том, что мальчика, с которым она хотела поговорить, нашли. Он был убит, полиция не заинтересована в проведении расследования. Мистер Винь писал, что Кит была права и мальчик видел именно то, что она предполагала, но имя этого человека остается неизвестным – он может дать Кит лишь ключ от люка в полу и двери внизу. Внизу страницы была нарисована карта, начерченная аккуратными росчерками пера, – настоящее произведение искусства. У Кит заболела голова, перед глазами заплясали цветные пятна. Грязные следы на полу схрона, на правом ботинке слева нет куска подошвы. Кровавые следы на полу дома номер 13 на Миллерз-корт, те же самые отпечатки. Все это время ответ был прямо у нее перед носом, он был спрятан на виду, среди сотни хранившихся в ее памяти подробностей.

Кит глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. У нее все еще была форма, пистолет и кастеты. Тот факт, что Мейкпис не потребовал возвращения собственности столичной полиции, удивил девушку. Вернувшись к себе в комнату, Кит вынула из глубин платяного шкафа твидовый костюм, принадлежавший ранее отцу, и переоделась, тщательно подбирая наряд. Учитывая ее планы на этот вечер, едва ли платье было бы уместным. Кит зашнуровала ботинки и обернула шею толстым шарфом. Потом надела плащ, ощутив, как карман оттягивает все еще лежащий там револьвер, и положила кастеты и дубинку в другой карман, чтобы не перепутать оружие при необходимости.

Кит сказала миссис К., что уходит, чтобы та не беспокоилась, хотя и знала, что беспокоиться она будет, – но это не могло остановить девушку. Квартирная хозяйка стояла на крыльце. В свете ламп, льющемся изнутри, был виден ее силуэт. Фонарь в руке Кит освещал путь сквозь затянутые туманом улицы, словно луч надежды в эту безлунную ночь.

XV

Замок сработал с едва слышным щелчком. Кит открыла люк и уставилась во тьму у своих ног. Она направила туда луч фонаря, и он выхватил из темноты металлическую лестницу, блестящие от влаги кирпичные стены и мощеный проход примерно в девяти футах внизу. Судя по запаху, там была канализация. Кит плотнее обернула шарф вокруг рта и носа, это немного помогло.

Спускаться по лестнице было непросто, ведь приходилось одновременно держать фонарь – без него девушка мгновенно заблудилась бы – и держаться за лестницу. Один раз Кит поскользнулась, едва не упала, чуть не выронила фонарь, но смогла устоять и, тяжело дыша, пару секунд держалась за раненое плечо, которое все никак не заживало.

Спустившись вниз, Кит осветила лучом фонаря карту мистера Виня. Слава богу, идти было недалеко – аптекарь предусмотрительно отметил количество шагов, которое нужно сделать прежде, чем повернуть налево, затем направо, затем снова налево и еще раз налево. В конце Кит оказалась перед тяжелой дверью, укрепленной ржавыми гвоздями. Дверь в глубине.

Кит на цыпочках подкралась ближе и прижалась ухом к холодной поверхности, ощутив щекой слизь. С другой стороны двери не доносилось ни звука, но позади, в тоннелях, которые она миновала, раздался, как девушке показалось, всплеск. Крыса. Кит вздрогнула и закрыла глаза.

Она поставила фонарь на камни и полезла в карман за ключом, а вставив его в скважину, с удивлением обнаружила, что этого не требовалось, – от толчка дверь отворилась.

Перед ней была комната, освещенная свечами в золотых и серебряных подсвечниках, – наверняка краденых, – покрытых расплавленным воском. В центре потрепанного персидского ковра стояло старое кресло с лежащим на нем меховым покрывалом. Рядом с креслом стоял стол, на котором были книги, бутылочки, пестики для растирания и высушенные ингредиенты, стояли бутылки для образцов с чем-то странным внутри, лежали острые хирургические инструменты в кожаном футляре, поблескивая на фоне красной бархатной скатерти в свете мириад огоньков.

В комнате было удивительно тепло, благовония разгоняли вонь канализации. В дальней стене, занавешенный тяжелой красной драпировкой, был проход. Оставив фонарь на полу, Кит вошла в комнату, нащупывая в кармане плаща револьвер и с громким щелчком взводя курок.

Она замерла, но никакого движения не последовало, никто не пытался остановить ее, и она, облегченно вздохнув, взялась за драпировку и отодвинула ее в сторону.

За ней была комната поменьше, так же ярко освещенная, как и первая, но почти пустая – лишь в центре ее стоял низкий круглый алтарь с нарисованной на нем пентаграммой. На конце каждого из лучей пентаграммы стояла бутылочка высотой в четыре дюйма, содержащая в себе пляшущий голубой огонек, а перед каждой бутылочкой лежала куча гниющей плоти. Кит догадалась, что это: горло, матка, почка, палец, сердце.

В центре пентаграммы лежали длинный серебряный нож и комок плоти длиной в три дюйма, похожий на толстого червя: крохотные ручки и ножки, не по размеру огромная голова – шанса вырасти ему не дали.

Кит сглотнула и посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с алтарем. Он улыбнулся ей.

– Здравствуйте, констебль Касвелл. – С тех пор, как Кит видела Эндрю Дугласа в последний раз, с него слетела маска цивилизованного человека. Возможно, место, в котором он сейчас находился, заставило его показать себя истинного, не прячась за напускной изысканностью. Здесь он не был ценным помощником, правой рукой известного и богатого человека. Здесь он был крысой, и здесь он был дома, вместе со своими сородичами. – Как ваш брат?

Кит прокашлялась, но не смогла подобрать слов. Она знала, что должна застрелить его. Нужно было просто покончить с этим, но Кит – и ведьмам – нужно было знать почему. Они заслуживали этого ответа, своего рода памятника, пусть лишь в виде слов.