Я купил новый мотоцикл, выбрав скромную модель с не особо большой мощностью мотора, и прилежно посещал курсы вождения. Я знал, что это не круто, но не хотел выезжать на автострады Америки, не умея ездить на мотоцикле. Экзамен на курсах я сдал с первого раза. Обычно именно так со мной и происходит. Подумаешь. «Ты неплохо справляешься с большинством задач» – одно из самых скучных проклятий в этой жизни.

К моему изумлению, хотя мотоцикл и не заинтересовал меня настолько, чтобы я начал разбираться в его внутреннем устройстве, ездить на нем мне понравилось, и я привык время от времени отправляться на день-другой погонять по горам в одиночку. Во время одной из таких моих поездок Эйрин переспала со своим боссом. Банальщина, конечно, но самое неприятное то, что в чем-то я ее понимал. Дэвид – отличный парень, умный и веселый, а еще, очевидно, сохранивший отличную форму, невзирая на годы, – как физически, так и психологически он чувствовал себя куда моложе меня. Тем не менее от того, что я понимал выбор Эйрин, все становилось только хуже. Не предполагается, что женщина будет жить с кем-то просто потому, что он оказался самым подходящим для нее мужчиной в этот момент, верно? Предполагается, что она должна любить своего мужчину всей душой, contra mundum [177] , вопреки всем доводам, в чернейший час и темнейшую ночь. И когда тебя вдруг бросают, трудно не чувствовать, что кто-то произвел оценку и счел тебя недостойным. Наша дочь недавно поступила в колледж, и Эйрин – надо сказать, она предпочитает действовать как можно быстрее, стоит ей принять решение – предпочла перейти к новому этапу своей жизни и переехала к Дэвиду.

И я почувствовал…

Не знаю, что я почувствовал. Мне было очень грустно. И обидно. Пришлось смириться с осознанием того, что остаток моей жизни пройдет вовсе не так, как я предполагал. Пропустив пару стаканчиков, я наконец смог ощутить гнев. Даже поплакать. Но я всегда был человеком прагматичным, а когда смотришь жене в глаза и видишь, что она все еще любит тебя, но жить с тобой больше не хочет, понимаешь, что нет никакого смысла строить из себя придурка и всем осложнять жизнь.

Я помог ей перевезти вещи в дом Дэвида и остался у них на ужин. Эйрин приготовила одно из моих любимых блюд, и это было мило с ее стороны – по крайней мере, мне так показалось, учитывая, какой странной стала теперь моя жизнь. Кажется, соли в нем было больше, чем раньше. Наверное, Дэвиду так нравится. А может, любой вкус в мире Эйрин стал теперь насыщеннее.

Эйрин забрала наши сбережения, поскольку примерно столько стоила ее половина нашего дома (дом, куда она переехала, был куда больше), и благодаря этому мне не пришлось продавать жилье, что было бы сложно, учитывая застой на рынке недвижимости. К тому же пару комнат и бо́льшую часть гаража я использовал как дополнительный склад, чтобы не приходилось все держать в магазине. Все прошло очень быстро и цивилизованно.

Так началась моя новая жизнь. Прежний я умер – и очутился в посмертии.

Не знаю, почему мысль о путешествии не сразу пришла мне в голову. Наверное, все дело в шоке – и потребности поддерживать хоть что-то стабильное в своей жизни.

Я ушел из издательского бизнеса в конце девяностых, во время очередного экономического кризиса. Какое-то время я пытался писать сам, но это вовсе не так легко и не так весело, как все считают. В издательское дело я вообще пошел потому, что люблю книги, поэтому открытие собственного книжного магазинчика было очевидным (пусть и рискованным) следующим шагом. Магазин я назвал «Пакуй их» – в то время мой отец был еще жив, и мне хотелось его порадовать. Он любил книги и сериал «Полиция Гавайев» [178] . Отец понял, откуда цитата, и был тронут.

Дела в магазине шли отлично, и теперь он считается одним из культовых мест в центре города. Мы часто проводим литературные чтения, у нас собираются книжные клубы, а еще у нас отличная подборка офсетных открыток. Все бы огорчились, если бы мы закрылись. Правда, грустили бы они недолго.

После ухода Эйрин я полгода приходил на рабочее место каждый день, пока не понял, что чувствую себя в этом магазине призраком. Чувствую себя призраком в своей собственной жизни. Эйрин и Дэвид жили на другом конце города, поэтому я никогда их не встречал, но это не означало, что и не встречу. Я стал знатоком боковых улочек и переулков. Не могу сказать точно, откуда у меня взялась эта потребность прятаться. Я просто знал, что у меня не хватит силы духа выйти к Эйрин с гордо поднятой головой, столкнуться с незнакомкой, с которой я провел всю свою взрослую жизнь. Не хватит силы духа увидеть, как она смущается или сердится, будто я был просто какой-то глупой ошибкой ее далекого прошлого, временным помутнением рассудка, с которым теперь покончено.

Я перестал пользоваться Фейсбуком, неожиданно наткнувшись на совершенно заурядный комментарий, который Эйрин выложила под постом общего друга. Обычно что-то подобное она говорила за завтраком. А теперь она отпустила это замечание в обход меня, не обращаясь ко мне. Словно я был посторонним. Я был прошлым, не подлежащим обновлению, устаревшим, как кассетный видеомагнитофон. У Эйрин не было для меня места в ее жизни, за исключением разве что коротких телефонных разговоров о нашей дочери. И я даже не был уверен, что для меня найдется место в моей собственной жизни. Во мне словно проделали дыру, и она становилась все больше и больше. И если ничего не предпринять по этому поводу, то наступит время, когда кроме этой дыры от меня ничего больше не останется, я это знал.

В какой-то момент я спросил двух моих сотрудников, уже давно работавших в магазинчике, не против ли они, если я возьму небольшой отпуск. Они согласились с таким рвением, что я понял: я скрывал свое душевное состояние вовсе не так хорошо, как предполагал. Они обняли меня на прощание, сказали, что присмотрят за магазином и каждый день будут присылать мне е-мейл с отчетом, и я могу отдыхать, сколько будет нужно, серьезно. Я вышел на улицу с таким ощущением, будто меня только что уволили.

Я отправился домой, собрал вещи. Дом наблюдал за мной с равнодушием пса, следящего за действиями нелюбимого второго хозяина. Потом я сидел на веранде, смотрел на звезды и пил кофе из чашки, которую Эйрин подарила мне десять лет назад. Когда люди думают, что уходят, на самом деле это не так. Просто теперь до них не достучаться. Они выбираются из дыры, и от этого она становится еще шире.

Я уехал ранним утром на следующий день. Я еще не решил, куда направляюсь, а уже катил по дороге. На перекрестке я принял спонтанное решение поехать к Тахо – мы много раз отдыхали на берегу этого озера. В каком-то смысле это был странный выбор, но я не мог провести остаток жизни, избегая всего, что связано с Эйрин. Если я хотел избавиться от ощущения, что я умер и нахожусь в посмертии, некоторые вещи должны были остаться.

Я знал, куда отправиться на берегу, знал отличные кафе, где можно посидеть, поесть и выпить. Тахо – это мое место, как и любое другое, впрочем.

Я доехал туда за пять часов. Первые три четверти пути нужно колесить по ничем не примечательной дороге, по диагонали пересекающей центральную долину – унылую, засушливую и напрочь лишенную очарования. Но когда оказываешься на другом берегу Сакраменто и начинаешь подниматься в горы, сразу понимаешь, что это того стоило. Проделать этот путь на мотоцикле было для меня внове, и эта новизна словно отгоняла мысли о том, что раньше я всегда ездил сюда с Эйрин и дочкой.

В конце концов, Ким я не потерял, по крайней мере, не больше, чем все родители теряют детей, когда те вырастают, распахивают дверь отчего дома и уходят прочь. Ким заняла беспристрастную позицию в отношении развода родителей, не принимая чью-то сторону. Поднимаясь к лесу, я утешал себя мыслью, что увижу дочь через неделю.